…жили, что Геккерн сказал Жуковскому о связи Екатерины и Дантеса, и именно этим объясняется гнев  Пушкина[4]:188. В этом же ключе истолковываются слова Загряжской, в недатированной записке сообщавшей о том, что свадьба — дело решённое «…и так все концы в воду»[4]:192.

17 ноября Соллогуб, секундант Пушкина, извещал поэта, что Дантес:

«…окончательно решил объявить свои намерения относительно женитьбы, но что опасаясь, как бы этого не приписали желанию уклониться от дуэли, он по совести может высказаться лишь тогда, когда всё будет покончено между вами и вы засвидетельствуете словесно в присутствии моём или г-на д’Аршиака[K 4], что вы не приписываете его брака соображениям, недостойным благородного человека»[6]:362.

В этот же день Пушкин написал Соллогубу письмо, в котором просил «рассматривать этот вызов как не имевший места», так как «из толков в обществе» узнал, что Дантес решил объявить о своей женитьбе после дуэли[6]:363. 17 ноября Дантес сделал официальное предложение через Загряжскую, в тот же день в Петербург приехал в качестве главы семьи Дмитрий Гончаров, о помолвке было объявлено вечером 17-го на балу у С. В. Салтыкова. Весть о женитьбе Дантеса на Екатерине Гончаровой в высшем обществе Петербурга, а также среди близких друзей и родственников  Пушкина была встречена с недоумением и недоверием:

«… его [Дантеса] страсть к Наташе не была ни для кого тайной. Я прекрасно знала об этом, когда была в Петербурге, и я довольно потешалась по этому поводу; поверьте мне, что тут должно быть что-то подозрительное, какое-то недоразумение и что, может быть, было бы очень хорошо, если бы этот брак не имел места»,

— писала Ольга Павлищева[3]:328

Софья Карамзина, постоянно видевшая в салоне своей мачехи всех участников преддуэльных событий, отмечала, что Екатерина Гончарова кажется более счастливой, чем Дантес, который «не мог почувствовать увлечения»[4]:192.

Пушкин пишет отцу о приготовлениях к свадьбе: «Шитьё приданого сильно занимает и забавляет мою жену и её сестёр, но меня приводит в бешенство. Ибо мой дом имеет вид модной и бельевой мастерской». Однако, судя по посланиям Екатерины брату, она с нетерпением и тревогой ждёт свадьбу, считая оставшиеся дни: «не знаю ничего более скучного, чем положение невесты, и потом все хлопоты о приданом вещь отвратительная»[5]:139, 234.

Пушкинист Яшин высказал предположение[7], что Дантес  женился на Гончаровой, подчиняясь приказу Николая I. Публикация в Париже записок дочери императора Ольги Николаевны в 60-х годах XX века казалось бы подтвердила эту гипотезу. В их русском переводе значится: «…а Дантесу было приказано жениться на старшей сестре  Наталии Пушкиной, довольно заурядной особе». Однако оказалось, что эта фраза была переведена ошибочно[K 5]. В подлиннике записок Ольги Николаевны сообщается о том, что друзья Пушкина нашли только один способ избежать дуэли: женитьбу Дантеса на Екатерине[3]:329. Тем не менее довольно быстро было получено императорское разрешение на брак католика и православной. 


Храм Святой Екатерины Александрийской, где прошло венчание Ж. Дантеса и Е.Н.Гончаровой по католическому обряду

Николай I не стал настаивать на принятии присяги на русское подданство Дантесом перед свадьбой, но жених обязывался «не отвлекать будущей жены от православной греко-российской веры»[1]:325. Екатерина Николаевна согласилась на то, чтобы дети, рождённые в этом браке, стали католиками[1]:232.

Позднее «приёмный отец» Дантеса Геккерн писал Нессельроде, что этим браком тот «закабалил себя на всю жизнь»[K 6].

Дантес не ездил в дом невесты, Екатерина Николаевна виделась с ним только у своей тётки, фрейлины Загряжской. Свадьба состоялась 10 января 1837 года. Загряжская прилагала все усилия, чтобы церемония прошла как можно более в узком кругу: так, она настояла, «опасаясь излишнего любопытства»[6]:413, чтобы Софья Карамзина (в свете её считали женщиной злоязычной), приглашённая сёстрами, не присутствовала на церемонии. Карамзина очень сожалела, что лишилась возможности увидеть «как выглядели участники этой таинственной драмы в заключительной сцене эпилога»[6]:414.

Венчание проходило по двум обрядам: католическому (в церкви Св. Екатерины) и православному (в Исаакиевском соборе). Посажёными отцом и матерью невесты были Григорий Строганов и его жена, со стороны жениха  посажёной матерью была М. Д. Нессельроде. После венчания в честь молодых Строганов дал свадебный обед[4]:194. На венчании присутствовали сёстры Екатерины и специально приехавшие в Петербург братья Дмитрий и Иван, однако на обед они не остались. Братья Гончаровы сразу после свадьбы, не заехав к Загряжской, которую, вероятно, считали ответственной за произошедшие события, покинули столицу[5]:141—142.


Запись о венчании в храме Святой Екатерины Александрийской Е Н.Гончаровой и Ж. Дантеса

После свадьбы Софья Карамзина, побывавшая у молодых на их квартире в доме Голландского посольства, писала брату Андрею об обстановке безмятежности, царившей в тот момент, как ей казалось, в семействе Геккернов:

«Не может быть, чтобы всё это было притворством: для этого понадобилась бы нечеловеческая скрытность, и притом такую игру им пришлось бы вести всю жизнь! Непонятно»[4]:195.

Более чутко определила положение вещей Александра Гончарова, которая, с целью поддержать сестру, бывала иногда у Геккернов. По её мнению, Екатерина стала спокойней, но и грустней, однако, стараясь не показать этого сестре из самолюбия, пыталась создать иллюзию благополучия[K 7][4]:195—197.

Ситуация после свадьбы только ухудшилась. Со стороны Геккернов было несколько попыток добиться примирения, но Пушкин решительно отклонял их[K 8]. Дантесы не бывали у Пушкиных, но встречались с ними в свете. Жорж Дантес продолжал демонстративно оказывать знаки внимания  Наталье Николаевне[K 9]. В обществе распространялись слухи, что Дантес женился на нелюбимой женщине, чтобы «спасти честь»  Пушкиной[6]:326[K 10][K 11].

1.5.Роль Е.Н.Гончаровой в событиях, предшествовавших дуэли Пушкина

Истинная роль Екатерины в преддуэльных событиях до настоящего времени не выяснена окончательно. Вполне вероятно, что она знала о предстоящей дуэли и не предупредила сестру (возможно, её заставили молчать)[1]:256. Исследователи единодушны в одном: влюблённая в Дантеса, она «с первого же дня стала игрушкой в руках баронов» (Ахматова), а войдя в их семью, она приняла их сторону в противостоянии с Пушкиным[1]:253. Непосредственные свидетели событий возлагали часть вины на Екатерину. Так, Александр Карамзин с крайним возмущением говорит о старшей Гончаровой: «…та, которая так долго играла роль сводницы (фр. entremetteuse)[K 12], стала, в свою очередь, возлюбленной, а затем и супругой. Конечно, она от этого выиграла, потому-то она — единственная, кто торжествует до сего времени, и так поглупела от счастья, что, погубив репутацию, а может быть, и душу своей сестры,  госпожи Пушкиной, и вызвав смерть её мужа, она в день отъезда последней послала сказать ей, что готова забыть прошлое и всё ей простить!!!»[3]:321

Графиня Фикельмон в своей дневниковой записи по поводу дуэли Пушкина отмечала:

"Одна из сестёр госпожи Пушкиной, к несчастью, влюбилась[K 13] в него [Дантеса], и быть может, увлечённая своей любовью, забыла обо всём том, что могло из-за этого произойти для её сестры; эта молодая особа[K 14] учащала возможности встреч с Дантесом; наконец, все мы видели, как росла и усиливалась эта гибельная гроза!"[3]:303

Анализируя дневниковую запись Фикельмон, посвящённую дуэли и смерти Пушкина, Раевский отмечает, что для неё Екатерина была скорее «комическим персонажем трагедии»[3]:310. Однако на самом деле старшая Гончарова переживала глубокую драму. Софья Карамзина, описывая последнее свидание сестёр после смерти Пушкина и перед отъездом из Петербурга  Натальи Николаевны, говорит, что Екатерина до него лишь смеялась и твердила о своём счастье. По мнению Ободовской и Дементьева, Карамзина не понимала, что Екатерина уже начала ту двойную жизнь, «которую пришлось вести … до самой смерти». И на последнем свидании с родными она не хотела признать ни за собой, ни за Геккернами вины. Лишь когда Екатерина сказала, что «прощает Пушкину», «тётка [Загряжская] высказала ей всё, что чувствовала она в ответ на ея слова», и «этот ответ образумил и привёл её в слёзы»[1]:259[K 15].

1.6.Последние годы

После дуэли Дантес был арестован, разжалован в солдаты, а 19 марта 1837 года его выслали за границу. Екатерина Николаевна ждала ребёнка. Вероятно, в это время кроме Строгановых, сочувствовавших Дантесу, и Идалии Полетики никто не бывал в доме Геккернов. Екатерина вместе с Луи Геккерном уехала из Петербурга 1 апреля 1837 года. Из родных её никто не провожал. Геккерн и его невестка встретились с Дантесом в Берлине. Из Берлина Геккерн направился в Гаагу: официально он уехал в отпуск, однако император дал ему понять, что считает барона окончательно оставившим пост посланника в России. Луи Геккерн пять лет ждал нового назначения[3]:316.

В июне 1837 года Дантесы и Геккерн посетили Баден-Баден. Предполагается, что они хотели встретиться с лечившимся там великим князем Михаилом Павловичем. Есть сведения, что последний, увидев Дантесов, даже не ответил на их приветствие[1]:261.

Супруги Дантес поселились в Сульце, у родного отца Жоржа. Они жили отдельно от большой семьи Дантесов, в боковом флигеле помещичьего дома. Вероятно, вскоре в Сульц приехал и Геккерн, так как в метрическом свидетельстве о рождении старшей дочери Дантесов он значится свидетелем, а местом его жительства указан этот город[1]:279. В письмах к брату Дмитрию Екатерина ничего не рассказывает о своих новых родственниках и о том, как она была принята в семье мужа. Ободовская и Дементьев, изучив её послания из-за границы, хранящиеся в архиве Гончаровых, пришли к выводу, что их можно разделить на две части: те, что написаны в присутствии мужа, и те, которые он не мог прочитать[1]:288. Из всех родственников переписку поддерживали Дмитрий Николаевич и Наталья Ивановна Гончаровы. Лишь дважды Екатерина упоминает, что получила письма от сестёр[K 16].


Е. Дантес де Геккерн. 1840. Н. Вельц

Она настойчиво просит брата прислать ей портрет отца, очень рада, когда наконец его получает, однако сама не решается написать Никола

Сделать бесплатный сайт с uCoz