| 1.Биография 1.1.Ранние сведения Яков Линицкий родился в Харьковской губернии в семье сельского священника. Получил образование в духовном училище города Харькова.(1) 1.2.Направление в Англию В 1776 году протоиерей А.А.Самборский, находясь в Харькове, получил разрешение от белоградского епископа Аггея выбрать несколько отличившихся учеников или студентов для отправления церковнических должностей при православной лондонской церкви, а также для обучения земледелию. В числе выбранных был и Линицкий, решивший воспользоваться удобным случаем увидеть чужие страны и приобрести полезные сведения. Во время переезда из Харькова в Петербург Самборский уверил молодых людей в том, что некоторые члены тогдашнего министерства не расположены к украинцам, и что обнаружение их украинского происхождения, очевидное прежде всего по их фамилиям, может привести даже к полному расстройству всего его плана; по совету Самборского все молодые люди переменили свои прозвища, причём Линицкий принял на себя фамилию Смирнов («lenis» — по латыни «тихий, смирный»), которую и удержал за собою до самой смерти. Вот как он описывал это событие: «…Самборский нас уверил, якобы каким-то предуверениям, некоторые члены тогдашнего министерства (т.е – российского правительства) весьма нерасположены были ободрять украинцев, и что если бы сделалось известным, что избранные им студенты все из Украины, то сие, почитал он, могло бы причинить не только вред, но может быть и совершенное уничтожение его плана. Не желая быть сему причиной, все мои сотоварищи и я согласились отдаться на его волю и он, будучи в Москве, по дороге в Санкт-Петербург переменил всех прозвание, либо окончание оных, а именно: из студентов Прокопович назван Прокофьевым, Флавицкий Флавиановым; а моё прозвание, взяв за верное, что оное произошло от латинского слова «lenis», которое значит тихой или смирной, переделано в Смирнова, которым с тех пор я доныне прозываюсь».(3) Впрочем, опасения Самборского оказались напрасными, и все студенты благополучно достигли мест своего назначения. Смирнов-Линицкий в июне того же 1776 года прибыл в Лондон, где был определен на службу церковником(4) при посольской церкви. В этом качестве он пробыл в Великобритании три года, после чего осенью 1779 года вместе с Самборским вернулся обратно в Россию в Петербург, где у него рождается сын Пётр, впоследствии ставший протоиереем Рязанской Епархии, настоятелем Никольского Собора , благочинным церквей города Зарайска Зарайского уезда Рязанской губернии. Поскольку отец Андрей был назначен настоятелем Софийского собора в Царском Селе, 9 октября 1780 года Екатерина II определила на его место Смирнова. Через неделю епископ Псковский Иннокентий рукоположил его во иерея. В конце 1780 года новый батюшка вернулся в Лондон и приступил к исполнению своих обязанностей. Так началась его деятельность на этом поприще, продолжавшаяся 60 лет. 1.3.Деятельность священника и посла Деятельность Смирнова в Лондоне замечательна, главным образом, тем, что он кроме службы в церкви, что делалось всегда с любовью и старанием, руководил также деятельностью российских учеников и студентов, помогал послу(5) в самых разнообразных делах и, кроме того, выполнял неисчислимое множество поручений как государственных организаций, так и частных лиц по закупке в Великобритании необходимых вещей(6). Он оказался незаменимым помощником для С.Р.Воронцова, прибывшего в Лондон в июне 1785 года. Граф был новичком в дипломатии и не знал особенностей страны, в которой ему предстояло работать. В этой ситуации только Смирнов мог взять на себя задачу ознакомления нового посла с обстановкой и помочь ему в исполнении некоторых дипломатических обязанностей. С.Р.Воронцов был так благодарен священнику, что вскоре между ними установились не только служебные, но и дружеские отношения. Трудно представить, чтобы после выполнения столь многочисленных обязанностей у Смирнова оставалось свободное время. Но талант и работоспособность отца Якова были настолько велики, что он успевал заниматься научными и литературными трудами, отвечать на массу писем делового и личного характера, общаться со своими лондонскими друзьями, среди которых было немало влиятельных людей. Любой британец, отправлявшийся в Россию, мог рассчитывать на внимание с его стороны(7). Услугами Смирнова пользовались и другие иностранные путешественники. Он, например, много помогал знаменитому борцу за свободу Латинской Америки венесуэльцу Ф. де Миранде, когда тот в 1789–1792 гг. жил в Лондоне, спасаясь от преследования испанских властей, обвинивших его в государственной измене. (Импозантному южноамериканцу, побывавшему в 1786–1787 гг. в России, покровительствовали Екатерина II, кн. Г. А. Потемкин и С. Р. Воронцов.)(8) Смирнов также всегда радушно и гостеприимно принимал соотечественников, оказавшихся в Лондоне. Свои воспоминания о встречах с ним оставили многие люди, покоренные его гостеприимством, добротой и выдающимися способностями. Одним из первых знакомство с отцом Яковом описал литератор, критик, переводчик, издатель журнала «Московский Меркурий» П. И. Макаров, посетивший Великобританию в 1795 году. После возвращения на родину он посвятил ему (сокращенно именуя «священником С-вым») несколько строк путевых заметок. Макаров так описывал своего нового знакомца: «…человек довольно молодой, довольно недурной, высокого роста, стройной, статной, осанистой, одетый с величайшим старанием, но без всякого оказания неприличного щегольства, словом сказать: молодой, хорошо воспитанный лорд — и сей лорд был г. С-в, русский священник при посольстве». Далее автор сообщал: «С-в человек очень умной; знает хорошо латинской язык, говорит по-французски, по-немецки, по-англински, и (есть ли не ошибаюсь) по-италиянски, — много читал, и сам переводит и сочиняет. Он любит англичан до чрезвычайности; за то и англичане любят его. Не думаю, чтобы он захотел жить где-нибудь в другом месте, кроме Лондона»(9). Н. М. Карамзин в «Письмах русского путешественника» рассказывает о том, что Смирнов водил его в один из кофейных домов британской столицы, где собирались купцы, торгующие с Россией(10). И хотя это упоминание осталось единственным указанием на знакомство писателя со Смирновым, можно предположить, что большинство прогулок по незнакомому городу автор совершил в компании посольского священника. Содействие путешественникам было личной любезностью Смирнова, которую он готов был проявить в то время, когда не служил в церкви или не был занят выполнением ответственных поручений российского правительства. В Петербурге же в первую очередь нуждались в поступлении достоверной информации о внутренней жизни Великобритании и о том, какую «русскую» политику собирается проводить британский кабинет. Поскольку посол не мог лично заниматься сбором информации подобного характера, эту задачу пришлось взять на себя Смирнову, его ученикам церковнику А.Г.Евстафьеву(11) и переводчику А.В.Назаревскому, секретарю посольства В.Г.Лизакевичу, а также личному секретарю посла швейцарцу Ф.Жоли. Кросс называет их «разведывательным отделом» посольства и пишет о том, что они добывали информацию для российской Коллегии иностранных дел через обширную сеть своих знакомств, а также пытались воздействовать на английское общественное мнение. Эти усилия принесли выдающиеся плоды во время «Очаковского кризиса» в 1791 году и событий в 1793-1795 годах, связанных со вторым разделом Польши.(12) Российское посольство сумело переиграть премьер-министра Великобритании У.Питта Младшего в т.н. «памфлетной войне», когда Лондон грозил России вмешательством в русско-турецкую войну 1787-1791 годов. Члены посольства тогда в многочисленных газетных статьях и в нескольких анонимных памфлетах на английском языке сумели доказать преимущество для Великобритании торговли и дружбы, а не войны с Россией.(13) В период второго раздела Польши «разведывательный отдел» посольства нейтрализовал деятельность в Лондоне польской эмиграции и раскрыл планы поляков по организации сопротивления России.(14) Эти и другие успехи Смирнова позволили К.Г.Боленко сделать следующий вывод: «… российская агентурная сеть в Англии к концу XVIII столетия была широкой, и действовала весьма эффективно. Создаётся впечатление, что невыполнимых задач для русской миссии не было и всегда и везде среди англичан имелись люди, на которых можно было опереться при решении любого вопроса – будь то копирование секретной карты, знакомство с техническими новинками или передача в Россию дипломатической переписки».(15) Для современного читателя, привыкшего к определённому образу «рыцаря плаща и кинжала», хотелось бы уточнить некоторые моменты. Участие в сборе разведывательной информации не может поколебать представление о Смирнове как о высоконравственном и порядочном человеке, искреннем друге Великобритании. Не по своей воле занимаясь этим делом, он всегда стремился сохранять и укреплять дружественные отношения двух стран, борясь против того, что, по его мнению, их разъединяло, не принуждал никого из своих друзей к сотрудничеству и не использовал во вред им полученные сведения. Смирнов, как и помогавшие ему британцы, понимал: российские войска никогда не вторгнуться на британскую территорию, поэтому информация, которую они передавали, не может повредить обороноспособности их страны. Невозможно также увидеть в действиях священника материальной заинтересованности. Его заслуги в разведывательной деятельности, сохранившие стране миллионы рублей и тысячи жизней, были оплачены весьма скромно. В 1791 году за антивоенную компанию он получил 200 фунтов стерлингов (1600 рублей), в 1795 году за борьбу с польской эмиграцией – 150 фунтов стерлингов (1200 рублей) единовременно и ежегодную прибавку к жалованью в размере 50 фунтов стерлингов (400 рублей).(16) Если при Екатерине II Смирнов был награждён орденом Св. Анны 2-ой степени, то после восшествия на престол Павла I ему был пожалован орден Св. Иоанна Иерусалимского с одновременной прибавкой жалованья.(17) В сентябре 1800 года последовало новое проявление милости императора. Сам Смирнов писал на имя Павла I: «…Едва успел я изъявить чувствования искреннейшей благодарности за всемилостивейшее удостоение меня орденом Святого Иоанна Иерусалимского, как почти в тот же день извещён я о новых щедротах на меня излиянных пожалованием мне тысячи гиней(18), во изъявление, по словам графа Фёдора Васильевича Растопчина(19), Высочайшего Вашего удовольствия за усердие, с коим справляюсь я исполнять возложенные на меня поручения по делам службы». Далее он восторженно превозносил щедрость самодержавца. «Коль блаженны подданные, кои имеют счастье служить столь премудрому, справедливому и милосердному Государю! Для совершенного их благоденствия, да сохранит Господь дражайшее здравие Ваше навсегда, безвредно и непоколебимо и да исполнит всевожделеннейших благ вся дни драгоценнейшей Вашей жизни»(20) - писал он. Из этого видно, что у Смирнова не было никаких личных причин ненавидеть Павла I, скорее наоборот, но через несколько месяцев политика императора поставила посольство в такое сложное и двухсмысленное положение, что как раз прекращение «драгоценнейшей жизни» вызовет невольный вздох облегчения у посольского священника. С этим эпизодом связан единственный случай в истории российской внешней политики, когда духовному лицу поручалось исполнение дипломатических обязанностей. Как известно, в 1800 году Павел I, глубоко оскорблённый нерыцарственным, с его точки зрения, поведением Великобритании, не оказавшей ожидавшейся помощи своим союзникам во второй антифранцузской коалиции, пошёл на открытый разрыв с Лондоном и на сближение с Францией. С.Р.Воронцов, который выступал против этой меры, был смещён со своего поста, а его имения конфискованы в казну за долги британских банкиров. Император требовал его срочного возвращения в Россию. Граф не желал возвращаться, поэтому уехал в Саутгемптон и тянул время, запросив разрешение на проезд не через Гамбург, а через Кале (он надеялся, что французское правительство не даст такого разрешения врагу республики). Пока решался этот вопрос, поверенным в делах России в Лондоне назначили Лизакевича. Но вскоре он был переведен на новый пост, в Копенгаген. Отъезд Лизакевича из Лондона, вызванный наложением в России эмбарго на имущества британских подданных, был настолько быстрым и тайным, что напоминал скорее бегство(21). В посольстве не осталось ни одного чиновника, могущего выполнять дипломатические обязанности и тогда 29 сентября 1800 г. решением императора неофициальным российским представителем в Лондоне назначили Смирнова(22). Профессор В.Н.Александренко замечает по этому поводу: «В новейшей истории дипломатических сношений это был первый случай поручения подобного рода духовному лицу, но следует иметь в виду следующие особенности этого назначения: в звании поверенного в делах Смирнов de jure не был признан со стороны английского правительства, никаких верительных грамот он не получал и не представлял, хотя de facto поддерживал сношения с английским министерством…» Будучи, так же как и С. Р. Воронцов, убежденным сторонником российско-британского союза, Смирнов не одобрял политики Павла I по отношению к Великобритании, но должен был подчиняться высочайшим приказам. Это потребовало немалого мужества, т. к. дело явно шло к войне и британское правительство установило за ним тайный надзор, лишавший его возможности выехать по собственному желанию из страны(23). Но смерть Павла I в марте 1801 г. коренным образом изменила ситуацию. Сразу после получения известия об этом событии (курьер Безелер прибыл в Лондон поздним вечером 1/13 апреля) священник отправил графу в Саутгемптон краткое письмо, в котором были следующие строки: «Успокойте, ваше сиятельство, дух ваш от временных беспокойств. Павел I-й отъиде в вечный покой»(24). После таинственного визита курьера в российское посольство по Лондону стали распространяться слухи о смерти императора, но точно никто ничего не знал. Между тем перемена правления в России имела жизненно важное значение и для Великобритании, и для Франции. Известно, как был раздосадован Бонапарт, когда узнал о смерти Павла I. Из-за этого ему пришлось временно пойти на улучшение отношений с Великобританией (в 1802 г. с ней будет подписан Амьенский мир). С другой стороны, британские министры не скрывали своей радости, но хотели знать, какой будет политика нового императора Александра I. Поэтому Смирнова стали осаждать многочисленные посетители, пытавшиеся узнать хоть что-то конкретное о событиях в Петербурге. Среди них посольство посетил французский уполномоченный по обмену военнопленными опытный дипломат Л.Г.Отто. Правительство его страны, надеясь на сближение с Россией, все-таки выдало паспорт С. Р. Воронцову на проезд через Кале, и Отто за два дня до своего визита уже получил от Смирнова расписку. Несмотря на это, отец Яков вновь услышал от него сообщение о выдаче паспорта. Изумленный Смирнов не мог понять цели столь странного разговора, пока француз не перешел к главному. Вот как об этом рассказывал в письме к гр. П. А. Палену сам священник (беседа достойна того, чтобы привести ее целиком). «Потом вдруг, обратясь ко мне, он (Отто. — А. О.) воскликнул: «Но, мой Бог! Какой слух распространился по всему городу!» (разумея о кончине императора Павла Первого). «Вы в это верите, месье?» «Да, — отвечал я ему, — я верю, что это правда». «Так значит, вы верите, что это правда, месье?», — повторил он. «У меня нет никакой причины, месье, — повторил я, — в этом сомневаться». По сем, сказав несколько других слов, он опять повторил: «Таким образом, надо верить, что это событие было?» «Я в это верю, месье», — сказал я. «Ах, — прибавил он, — это очень печально, месье». После сего он мне сказал, что он через день, либо два будет писать к своему правлению и что, если граф Воронцов имеет какие-нибудь дальние (т. е. дальнейшие. — А. О.) приказания, либо желания, то он охотно о том сообщит. Я, поблагодаря за учтивость, сказал, что не оставлю известить о том его сиятельство»(25). Удивительная беседа двух людей, которые ничего не знают о том, что произошло в Петербурге! Смирнову, как и всем остальным российским представителям за границей, сообщили только о том, что император неожиданно скончался «апоплектическим ударом». И хотя он чувствовал, что на самом деле все обстояло не так просто, но ни одним словом не выдал своих сомнений. В то же время следует обратить внимание на то, в каких трудных условиях приходилось работать российским представителям за границей в начале XIX в. Они слишком часто не имели достоверной информации о планах своего правительства, но, несмотря на это, успешно действовали в сложнейших политических обстоятельствах. Так могли поступать только внутренне свободные люди, имеющие свой взгляд на развитие международных отношений и не боящиеся брать на себя ответственность за принятие необходимых решений. Вскоре Александр I восстановил С.Р.Воронцова в должности посла в Великобритании. Жизнь российской миссии постепенно нормализовалась, и Смирнов мог с полным основанием сообщить в Петербург о том, что все ее чиновники возносят молитвы за сохранение здравия «Александра Первого, давно уже в сердцах верноподданных своих особенною благостию и добродетелями воцарившегося»(26). Восстановление российско-британских отношений при новом императоре действительно чрезвычайно обрадовало священника. Он никогда не скрывал своей привязанности к Британии и британцам, не переходившей, впрочем, в слепую англоманию. Но после подписания в июне 1807 года Тильзитского мира между Россией и Францией российские дипломаты вновь вынуждены были покинуть Лондон. В британской столице остались только служащие посольской церкви. Их число также постепенно должно было сокращаться в целях экономии денежных средств, доставление которых, и до этого достаточно нерегулярное, было еще более затруднено. К продаже был назначен даже посольский дом под № 36 по Хэрли стрит (Harley street), обходившийся казне достаточно дорого(27). Была уволена вся прислуга посольства, набранная из англичан, вплоть до сторожа. С.Р.Воронцову, оставшемуся жить в Великобритании на положении частного лица, с огромным трудом удалось добиться разрешения российских властей на то, чтобы Смирнову позволили не выезжать из Лондона ради сохранения православной церкви, «дабы не отступать от давнего и полезного предмета сближаться с единоверцами»(28). Покупателей на посольский дом не находилось, он стоял заброшенным, и в него несколько раз наведывались грабители. Поэтому в октябре 1808 года отец Яков с семьей переехал туда на жительство(29). Основную часть своего времени он теперь тратил на устройство жизни оставшихся на британской земле российских подданных, к которым вскоре начали прибавляться военнопленные. Материальное положение этих людей было отчаянным. Все они с огромным трудом добывали средства для жизни. В донесении российскому министру финансов гр. Д.А.Гурьеву от 19/31 января 1812 г. Смирнов писал о том, что «частые по разным их нуждам и потребностям отношения поездки в фьякре в разные департаменты [британского] правительства и другие места, а иногда для избежания пословицы сухая ложка рот дерет, хотя небольшие угощения тех, к коим прибегать должно с просьбами, вычерпали из моего кармана немалое число шиллингов…»(30) Жизнь россиян во враждебной стране, горестно резюмировал Смирнов, хоть они и не в тюрьме, мучительней тюремной. Большинство из тех, кого в это время опекал отец Яков, с благодарностью принимали его помощь. Но иногда среди них попадались люди, которые доставляли священнику немало ненужных хлопот и поступки которых вызывали у него тяжелые переживания. Много сил и средств потратил он на чертежника департамента водяных коммуникаций Главного управления путей сообщения В.И.Дусаева, случайно попавшего в Великобританию в октябре 1809 года. До этого тот находился во Франции в составе российской гидрологической миссии, но был выслан в Россию за пьянство, пренебрежение служебными обязанностями и многочисленные долги(31). Государственный канцлер гр. Н.П.Румянцев лично убедился в этом во время посещения Парижа. Чертежник гулял во французской столице с размахом, пропив и проиграв все, вплоть до одежды. Чтобы не обострять отношений с властями, российскому послу кн. А.Б.Куракину пришлось выделить деньги на оплату его долгов, обмундирование и провоз до Риги из средств посольства, предназначенных на чрезвычайные расходы(32). Но самому Дусаеву эту весьма значительную сумму (2415 франков или 1690 руб. 50 коп. по курсу того времени), естественно, не доверили. Их вручили капитану российского брига «Елизавета Алексеевна» Ю.Типкесу, который должен был следить за Дусаевым во все время плавания и по прибытии в Ригу сдать его на руки Лифляндскому гражданскому губернатору. С самого Дусаева взяли подписку о том, что он будет беспрекословно подчиняться своему наставнику(33). Однако бриг «Елизавета Алексеевна» вскоре после выхода из французского порта Морле попал в руки британцев и как военный трофей был отведен ими в Дувр(34). Оттуда Дусаев, узнав об оставшемся в Лондоне священнике, начал бомбардировать Смирнова просьбами о денежной помощи(35). Отец Яков, как всегда принявший б
|
